Я больше ни о чем не могла думать. Голова отключилась, рациональных мыслей в ней больше не было, только жар, пронизывающий все мое тело. Я обвила его шею обеими руками и зарылась пальцами в волосы. Он начал страстно целоваться.

Целуется Джеймс в точности так же, как двигается и как вообще держится: самоуверенно и гордо. Он точно знает, что должен делать, точно знает, как прикасаться ко мне, чтобы загорелся огонь. Я почувствовала его язык внутри своего рта – Джеймс делал это без страха и сомнения – он стал играть с моим языком, отчего у меня едва не подкосились колени. Но если бы я начала падать, он успел бы подхватить. Его рука крепко обнимала меня, прижимая к себе. Я чувствовала жар сквозь свое громоздкое платье, но мне этого мало. Я хочу большего.

Я тихо постанывала, ладони скользили по его плечам и снова возвращались к шее и к вырезу на рубашке. Кожа у него шелковистая и теплая, и все во мне кричит и требует большего, большего, большего.

Я хочу от него еще большего. Раздеть, здесь, на этой лестнице, посреди школы. Пусть кто-то придет и застукает нас, мне все равно. Для меня сейчас существует только Джеймс, его губы на моих губах, на моем подбородке, на моей шее. Он прикусывает кожу на шее, мне больно, но нестерпимо хочется, чтобы было больнее. Я хочу, чтобы он оставил засосы на моем теле, чтобы я смогла их разглядывать пару часов спустя и осознать, что это было на самом деле, а не привиделось.

– Руби… – Я-то думала, что знаю все оттенки его голоса. Но этот совсем новый. Так вот как звучит голос после страстного поцелуя. Он обхватил ладонями мое лицо и посмотрел мне в глаза. Его большие пальцы поглаживали щеки. Мои скулы. Мои губы. Снова щеки. – Руби.

Я наклоняюсь вперед и ищу его губы своими. В животе у меня распространилась тянущая боль, пока не затруднилось дыхание. Теперь я понимаю, почему он все время шепчет мое имя. Мне тоже хочется делать то же самое. Джеймс. Джеймс. Снова и снова Джеймс.

– Джеймс, – раздался над нами чей-то уверенный голос.

Мы расцепились. Я наступила на подол платья и потеряла равновесие, но Джеймс подхватил меня за талию. Он подождал, когда я возьмусь за перила, и только после этого посмотрел наверх. Я последовала за его взглядом.

Мортимер Бофорт стоял на лестнице, держа руки за спиной, и наблюдал за нами своими темными глазами. Сердце остановилось.

– Тебя ищет мать.

Джеймс выгнулся и коротко кивнул:

– Сейчас приду.

Брови мистера Бофорта слегка поднялись.

– Она ищет тебя не сейчас, а немедленно.

Джеймс замер. Я протянула руку и мягко коснулась его локтя в надежде, что отец этого не увидит. Джеймс взял мою руку и посмотрел на наши сцепленные пальцы. Я услышала тихий вздох. Затем он поднес руку к губам и оставил на ней легкий поцелуй.

– Извини, – прошептал он, и я почувствовала это слово на своей коже.

В следующий момент он осторожно прошел мимо меня и поднялся по лестнице к отцу, который ждал его с каменной выправкой. Когда Джеймс подошел к нему, он взял сына за плечи и повел в сторону зала, тогда как я осталась стоять на лестнице, трогая раскаленные щеки и спрашивая себя, за что же он извинялся.

– Я говорил тебе, чтобы ты держался от этой девчонки подальше.

Я уставился в окно. Темные поля сливались с уже почти совсем голыми деревьями в одну темную массу. Примерно так же я ощущал себя сейчас. Мне было холодно и жарко одновременно, ладони вспотели, а в горле стало сухо. Я чувствовал себя больным, а ведь должно быть совсем наоборот.

Я хотел бы вернуться назад, к Руби, к ее прекрасным губам и тому чувству, которое она успела подарить. Мысленно я все еще держал ее в объятиях, наслаждаясь тем, как она зарылась пальцами в мои волосы и нежно покусывала мне губы.

Если бы нас не прервали, я бы зашел намного дальше поцелуев.

– Я с тобой разговариваю, – повторил отец. Он того и гляди швырнет через весь салон автомобиля стакан. Сказать Перси, что я поеду домой с родителями, было большой глупостью.

– Джеймс, дорогой, ведь мы хотим для тебя только добра, – дипломатически добавила мать. Я не мог смотреть ни на кого из них. Иначе во мне вскипела бы ярость, и я не знаю, смог бы потом переключиться на пейзаж за окном.

Почему это случилось именно сегодня? Почему отец застал меня именно в эту секунду с Руби?

– В мыслях о твоем будущем мы уж точно не представляли рядом с тобой стипендиатку из среднего класса с трагической семейной историей, – продолжила мама.

Я вскинул голову и посмотрел на нее. Я хотел спросить, откуда, черт возьми, она знает это о Руби; но, вообще-то, меня это не удивляет. Меня вообще в этой семье уже ничем не удивишь.

– Ты заслуживаешь лучшего, дорогой. Кого-нибудь вроде Элейн Эллингтон. Я слышала, у вас с ней хорошие отношения – почему бы тебе не пригласить ее к нам домой? – Голос у матери спокойный и умиротворяющий. Она хотела сгладить трение, возникшее между мной и отцом, но с этим давно опоздала.

– Между мной и Элейн никогда ничего не будет, мама. – Кроме того, я уверен, что она бросила учебу и пытается это от всех утаить. Она не может быть лучше Руби только потому, что в ее венах течет голубая кровь. Руби работает больше других ради того, чего хочет. Она умница, она хороший человек и… очень красивая. Как великолепно она целуется. А еще лучше она умеет слушать.

Руби как бы сама собой возникает у меня в мыслях. Воспоминание о ее губах – единственное, благодаря чему я выдержал эту поездку. Как бы я хотел, чтобы у нас было больше времени. Тех нескольких минут с ней оказалось определенно недостаточно.

– Ты опозоришь нашу семью, если опустишься до этой золотоискательницы, – продолжил отец. – Я не могу поверить, что ты можешь так себя вести. Мы воспитывали тебя лучше.

Как я ни старался, я не мог больше игнорировать его. Когда он так говорит о Руби. Во мне закипела ярость, и я посмотрел на отца глазами, полными гнева.

– Замолчи уже.

Мать ахнула, Лидия, сидящая рядом, замерла. Она взяла мою руку, но я отдернулся от нее. Ей можно спать с учителем, а я еще ни разу не провел время с той, кто мне нравится, без того, чтобы меня тут же не привлекли за это к ответу?

Машина остановилась, и мы отстегнули ремни. Отец вышел сразу за мной, и не успел я сделать и двух шагов, как он взял меня за плечо и развернул к себе. Потом схватил за грудки и стал трясти.

– Как ты посмел заткнуть мне рот, – зарычал он и с такой силой отшвырнул, что я едва не упал. В следующий момент он сильно размахнулся и дал мне пощечину. Боль пронзила щеку, и пару секунд я ничего не видел из-за ярких точек перед глазами. Это и есть искры? Во рту возник металлический привкус.

– Боже мой, папа! – закричала Лидия и побежала ко мне. Она крепко держала меня, чтобы я не успел совершить глупость – ответить на его удар. А с каким удовольствием я бы сделал это. Причинить ему ту же боль, какую он причиняет нам с самого детства.